Сначала – славные дела
Иннокентий Смолин родился 130 лет тому назад в семье якутских караимов Муттерперль. Сменив фамилию, избрал профессию офицера, окончив в 1905 году военное училище в Иркутске. Служил в одном из сибирских стрелковых полков, участвовал в войне с Японией. Особо отличился во время Первой мировой войны, дважды был ранен, награжден пятью орденами и именным оружием. В 1917 году полковник Смолин командовал Финляндским стрелковым полком.
Революцию Смолин встретил в Сибири, большевизм не принял. В это время в Тобольск был перевезен император Николай вместе с семьей и помещен под арест и охрану. Смолин – человек действия, он организовал белый партизанский отряд, укрылся в тайге и даже якобы стал готовить вооруженное освобождение царской семьи. Однако вскоре семью царя переправили на Урал. Смолин отправился в Алапаевск, где содержались несколько великих князей. Но не успел. 18 июля 1918 года, на следующий день после расстрела царской семьи в Екатеринбурге, в алапаевскую шахту были сброшены и забросаны гранатами шестеро Романовых и двое их слуг.
- Мы стали там копать и скоро добрались до первого трупа, - вспоминал позднее Смолин. - Со временем добрались до дна и обнаружили их всех. Ужасно, но они точно не были убиты гранатами, так как лежали на разных уровнях, их рты и ногти были полны земли, потому что они пытались рыть руками и зубами, чтобы выбраться наружу. Великая княгиня разорвала свою рубашку, чтобы перевязать ногу одного из своих племянников, перед тем как они оба умерли от удушья! Мы положили трупы на козлы и сфотографировали их. Это те снимки, которые вы можете видеть сейчас во всех документальных книгах, посвященных ужасному эпизоду.
Со своим отрядом Смолин пошел по Сибири бить красных.
- Однажды мы отбили один город, который был освобожден от красных атаманом Семеновым. На станции стоял бронепоезд, который вмещал вагон-госпиталь с врачами и медсестрами. Мы узнали, что семеновские люди расстреляли врачей, изнасиловали медсестер и затем живых бросили в топку паровоза. Мы смогли определить имена этих людей. Я назначил военно-полевой суд, нашли свидетелей, и, бесспорно, негодяи были признаны виновными. Мы их, конечно, не расстреляли - это было бы слишком хорошо! Нет, мы сделали то же, что они сделали с красными медсестрами, - бросили их в топку того же паровоза. Да, это было ужасное время, но и 50 лет спустя я сделал бы то же самое.
Впрочем, любая гражданская война всегда предельно жестока. Генерал-майор Вержбицкий поставил Смолина во главе своей левой колонны, приказав ему восстановить положение.
- К полудню 3-й полк должен был быть готов к выступлению на станцию Богданович, - вспоминал Вержбицкий. – Полковник Смолин подтвердил недопустимость употребления воинскими чинами спиртных напитков, к чему были склонны многие, по случаю отдыха. Строгостью полковник Смолин хотел крепко взять в руки воинские части.
Как он это делал, позже вспоминал сам Смолин:
- В 10 часов я, решив проверить, как выполняется мой приказ, прошел на станцию. Выполнялся он весьма слабо и вяло. Картина: полно офицеров. Сидят за столиками. Идет попойка. Шум. Гвалт. Мое появление смутило немногих. Я подошел к одному из столиков. «Кто из вас старший?» - спросил я. Один из сидящих поднялся и отрекомендовался. «Известны ли вам мои приказы о воспрещении пьянства?». - «Так точно, известны», - развязно отвечает поручик. «Но в таком случае как же вы дозволяете заниматься вот этим?» - и я указал на стол, уставленный бутылками и закуской. Поручик пожимает плечами и, усмехаясь, говорит: «Но ведь это не пьянство, а только маленькое подкрепление… для бодрости». Я намеренно говорил громким голосом, чтобы все слышали. И действительно галдеж в зале прекратился, все обратились в нашу сторону. Дерзкий ответ пьяного офицера взорвал меня. Я понял, что для вразумления толпы нужны не слова и не увещевания, а самые решительные и крайние меры. Я выхватил из кобуры револьвер, направил его в говорившего и выстрелил…
В конце Гражданской войны, уже в Приморье, Смолин был назначен начальником гарнизона и комендантом Никольск-Уссурийска. Затем он прослужил начальником Сибирской группы войск правителя Дитерихса до самой эвакуации белых из Приморья в октябре 1922 года, уйдя за границу через Суйфэньхэ.
Он долго жил в Шанхае, где служил в Международном сберегательном обществе, работал домоуправом и даже, кажется, жокеем.
В 1940 году, вероятно, опасаясь мести агентов ВЧК-ОГПУ, он уехал в Сингапур, потом на Филиппины, а оттуда во Французскую Полинезию - на Таити. Уже навсегда.
Куры и кролики
На Таити проживала довольно колоритная российская диаспора. Например, один из первых купцов по скупке жемчуга Вороник. Он ходил на шхунах по бесчисленным атоллам и островам Океании, где туземные водолазы ныряли на дно и доставляли ему жемчуг и жемчужные раковины. Однажды он получил огромную, редкую, дивного золотисто-голубого цвета жемчужину. Продав ее в Лондоне, Вороник целый год роскошно жил в Европе на вырученные деньги и, кроме того, купил шхуну, заплатив ее капитану и экипажу жалованье за год вперед. Оставшиеся деньги он тратил на женщин, вино и карты. К моменту прибытия Смолина Вороник деньги растратил и «у разбитого корыта торговал пузыречками с цветочными эссенциями».
Другой таитянин - Архангельский - был известен как завзятый большевик, который каждого новоприбывшего тотчас же начинал агитировать в коммунисты. В 1936 году он решил поехать в Советскую Россию и предложить там, чтобы советские рабочие могли приезжать в его поместье на Таити для лечения, как на курорт. Но ему не дали визу, и он был вынужден вернуться обратно на остров.
Островитянин Рабинович был известным парижским врачом, имел собственную клинику и зарабатывал большие деньги. Но в один прекрасный день он решил: так жить нельзя - ему нужны солнце, океан и пальмы. Он продал клинику, ликвидировал все свои дела и уехал на Таити, где купил громадное имение, за пределы которого никогда не выходил. По словам жены, Рабинович был счастлив, потому что мог целыми днями лежать в гамаке в своем саду и ничего не делать.
Смолин в гамаке валяться не мог, ему пришлось работать. Говорят, он служил главным бухгалтером в банке и пользовался уважением как прекрасный специалист. По другим рассказам, «в поисках возможности заработать на жизнь он решил, что большой потенциал заложен в страховании имущества, которое было неизвестно вне столицы Таити - Папеэте. Взяв в наем велосипед, он объехал буквально каждую деревню на острове и за несколько лет продал сотни полисов, а потом уже отдыхал в комфорте».
На Таити Смолин проживал в большом деревянном доме в пять комнат. При доме был большой сад из 15 видов деревьев (от кофейного до ананаса), птичий двор, гараж, конюшня, мастерская, сараи. В конце сада протекала река. Здесь экс-генерал занимался разведением кур, кроликов, коз и коров.
- Я поднялся по ступенькам и постучал в дверь веранды, - вспоминал один из посетителей жилища генерала. - Человек, который мне открыл, был похож на худощавый вариант Тараса Бульбы, с монголоидным лицом, отвислыми густыми усами и пронзительным взглядом зеленовато-серых глаз. Грубым голосом он пригласил меня внутрь, извиняясь, что встречает меня как холостяк, и предложил сесть. По-видимому, немногих русских он тогда встречал, и мы за несколько минут опустошили бутылку охлажденной водки с печеньем и свежими фруктами».
Ностальгия по настоящему
Первым советским судном, побывавшим на Таити, было научно-исследовательское судно из Владивостока «Витязь», на котором плавал океанолог Удинцев. Встречать его вышло все население Таити. Среди пришедших в порт выделялся высокий седой старик, к которому окружающие относились с уважением. Стариком этим был не кто иной, как Смолин.
Вот как описывает встречу с ним сам Удинцев: «Вместе с множеством местных жителей, французов и таитян он пришел на причал посмотреть на наше исследовательское судно, когда оно вошло в этот порт в августе 1961 г. Наша страна тогда была в ореоле славы первенства в освоении космического пространства — запуск первого спутника, полет первого космонавта Юрия Гагарина. Нас тогда всюду встречали с распростертыми объятиями. Статная фигура худощавого седого старика, не решавшегося подняться на борт судна вместе с толпой весело галдевших французов и таитян, привлекла мое внимание. Я подошел к нему и спросил, почему он не поднимется на борт «Витязя» - разве не интересно? «Знаете, конечно же, интересно, но как-то неловко, я ведь воевал против вас, когда служил в Белой армии адмирала Колчака», — отвечал он. Я все-таки уговорил его зайти на судно из патриотических побуждений и желания показать нашу страну в благоприятном свете, убедив, что распри далеких дней сгладились в человеческой памяти и не играют уже большой роли. Он поднялся на борт судна, и я, показав Смолину наши лаборатории и красиво отделанный салон кают-компании, задал обычный в те дни разрядки международных отношений вопрос: не тянет ли его вернуться на родину?
«Тянет, конечно, но слишком уж много тяжелых воспоминаний связано с гибелью адмирала Колчака и всей нашей армии, так что лучше не пробуждать их возвратом на ту, ставшую злой для нас землю, — говорил Смолин. — Правда, мне хотелось бы хоть на минутку побывать на могиле моей жены. Она была сестрой милосердия, умерла от сыпного тифа и похоронена в Николаевске-Уссурийском, теперь это Ворошилов-Уссурийский. Да, видно, уже не удастся…».
В записках одного из видных участников Белого движения есть упоминания о супруге Смолина: «Исключительную признательность и преклонение белых бойцов заслужили те немногие истинные героини, отдававшие свои силы на помощь страдавшим воинам. Добровольцы никогда не забывали своих сестер милосердия и особенно одну из них — Веру Ивановну Смолину, супругу полковника Смолина. Во время Великой войны Вера Ивановна работала на передовом перевязочном пункте и была тяжело ранена. После выздоровления она вновь вернулась на фронт и оставалась там до развала армии. В дни Гражданской войны Вера Смолина относилась с одинаковой заботой как к белым воинам, так и к раненым врагам, попавшим в плен. Это была женщина поистине золотого сердца. Все, кто знал ее в армии, даже недруги ее мужа, относились к ней с искренним уважением и любовью и потому были охвачены чувством неподдельной скорби, когда 5 октября 1922 года в Приморье она скончалась от дизентерии и тифа, заразившись этими недугами при уходе за больными воинами».
Сам Смолин скончался 90-летним в 1973 году и был похоронен в Папеэте среди могил других русских «таитянцев».
