Владимир Леонтьевич Майстер – капитан I ранга в отставке, бывший командир подводной лодки, ветеран Великой Отечественной войны, участник вооруженного конфликта между СССР и Японией 1945 года. Родился и окончил школу в Иркутске, но непростая судьба моряка-подводника привела его на Дальний Восток.
- Владимир Леонтьевич, как вы решили стать моряком-подводником?
- Я с отличием окончил десять классов, было это 25 мая 1941 года. Когда пошел прогуляться по городу, то увидел транспарант «Молодежь – на военные корабли!». Мне нравилось читать о море, но тогда я еще не думал, что свяжу с ним свою жизнь. К транспаранту прилагался перечень военно-морских училищ, в которые можно поступить. В этом списке было Ленинградское военно-морское училище имени Дзержинского. Там готовили инженеров-механиков для Военно-морского флота. В конце мая 1941 года я подал туда заявление. Иркутск тогда был провинциальным городом с населением 250 тысяч человек. Я не очень рассчитывал, что придет вызов, хотя надежда была. Вызов в Ленинград пришел в середине июня. Я прошел медкомиссию в Иркутске и с трудом взял билет на поезд на 23 июня. Уехал из Иркутска на следующий день после начала войны. Обычно поезд Иркутск - Ленинград шел четверо-пятеро суток, но я добрался за десять дней. 3 июля 1941 года вышел на Вокзальную площадь и увидел расклеенную речь Сталина о том, что вероломное военное нападение гитлеровской Германии, начатое 22 июня, продолжается. Над Ленинградом – аэростатное заграждение, люди заклеивали окна. Очень многие выезжали с чемоданами, чувствовалось, что люди быстро собирались. Тогда я не сообразил, что это уже эвакуация. В училище был зачислен курсантом.
Примерно 16 июля – построение курса, где был зачитан приказ, что 200 человек переводят учиться во Владивосток. В этом списке оказалась и моя фамилия. Перед войной было принято решение закрыть ТОВВМУ, а курсантов перевести в Баку. Когда на западе началась война, было принято мудрое решение оставить училище на востоке. Училище оставили, а курсантов в нем не было. Так, волею случая я остался во Владивостоке. Выпускать нас должны были в середине июня или июля 1945 года. Но после Ялтинской конференции, которая прошла в феврале 1945 года, Сталин пообещал, что через три месяца после окончания войны на западе мы вступим в войну с Японией. В этой связи нам сократили программу на три месяца.
30 марта 1945 года состоялось торжественное построение на плацу ТОВВМУ по случаю пятого выпуска лейтенантов. Присутствовал при этом командующий флотом адмирал Юмашев. Мне вручили лейтенантские погоны, кортик и красный диплом. Во время войны пожелания курсантов не учитывались, за исключением одного – служить на подводной лодке. Именно это желание я и изъявил. Кстати, как у выпускника с отличием, у меня было право выбора флота. Я мог сказать, что хочу служить на Черноморском флоте или на Балтике, но таких желаний у меня не было. Я остался и отслужил здесь 34 года.
- А почему вы решили связать свою жизнь именно с подводным флотом?
- После третьего курса мы месяц проходили практику на подводной лодке, и офицеры относились к нам демократично, а экипаж был дружнее, чем на надводных кораблях.
Корабль, особенно большой, – это казарма в моем понимании. А на подводной лодке этого не чувствуется. На крейсерах 500-1000 человек экипажа. На современном крейсере «Адмирал Кузнецов» - 4000 человек. А на подводной лодке меньше. Я начинал службу на «Малютке», там экипаж 18 человек. На средних лодках – где-то 40-50 человек личного состава. На атомных лодках - 100-120 человек.
- С какими трудностями пришлось столкнуться новобранцу на подводной лодке?
- Уже 10 апреля нас, шестерых лейтенантов, доставили в Совгавань. После представления командиру подводной лодки я плотно вступил в должность помощника командира и штурмана. Наша «Малютка» была построена в 1937 году, ее водоизмещение составляло 200 тонн, а глубина погружения – 60 метров. К сожалению, регенерация воздуха на ПЛМ-46 была устаревшей, после 8-10 часов пребывания под водой становилось трудно дышать. Особенно остро кислородное голодание ощущали старослужащие, но никто не позволял себе расслабляться. Нехватка кислорода при длительном нахождении под водой – это трудности профессии. Конечно, они откладывают отпечаток на здоровье, но служба есть служба. Я никогда не слышал жалоб от экипажа. Лодка всплыла, мы вышли на мостик, подышали. Раньше народ был не такой нежный.
Сейчас срок службы составляет один год. А тогда получилось, что добрая половина экипажа призывалась в 37-38-х годах. В 41-42-х годах они должны были уволиться, но началась война, и их оставили. Уволили их не в 45-м, а в октябре 46-го, потому что началась холодная война. И прослужили они по восемь-девять лет срочной службы. На здоровье это отражалось, но ничего для его поддержания мы не делали. Служили в основном работяги. Когда я пришел на флот, только один матрос был с десятилеткой, у остальных – пять-семь классов. При этом весь экипаж был дисциплинирован, а о дедовщине мы даже не слышали.
- А как экипаж отдыхал во время похода?
- На «Малютке» на 18 человек экипажа был только один маленький диванчик для командира подводной лодки и две подвесные койки между торпедными аппаратами в первом отсеке. Большая часть личного состава, отстояв вахту, бросала ватник на железную палубу и отдыхала так. Я, как помощник командира, отдыхал под штурманским столиком: ложился, подкладывал под голову спасательный аппарат – вот и весь отдых. Усталость в походе была сильная, конечно. Условия были тяжелые, даже помыться возможности не было. Правда, и автономность там всего 10-12 суток. А на средних лодках все проще: трехсменная вахта, у каждого матроса была своя койка, у командира лодки – отдельная каютка, у помощника командира и замполита – место на диване. Условия проще, но и автономность по 25-40 суток.
На «Малютке» двухсменная вахта. То есть нужно было простоять либо на центральном посту, у перископа, либо на мостике вахту в 12 часов, плюс мне, как штурману, нужно было вести прокладку, чтобы место подводной лодки было известно в любую минуту. Прокладка должна вестись непрерывно, 24 часа в сутки. Даже когда я сменился с вахты, должен был этим заниматься. Плюс я был и шифровальщиком. Это совершенно секретная обязанность, которая отнимала очень много сил. Шифровка могла прийти в то время, когда я сменился с вахты и лег отдохнуть. Но нужно было брать и расшифровывать. Навыки в этом деле у меня были слабенькие, потому что я неспециалист. Это утомляло и занимало много времени.
- А в чем заключалась романтика такой службы?
- Если лодка идет в надводном положении, то романтики не чувствуется. А под водой другое дело: с внешним миром ты связан через перископ, ты находишься на глубине, лодка в подводном положении по-особому управляется – это довольно экзотично. Конечно, я не все время ходил и восхищался. Ко всему привыкаешь, это ведь работа. А потом я служил какое-то время в крупных штабах подводных сил, это очень много значило для моей личной подготовки.
- Бывало ли вам страшно во время несения службы?
- В училище нас готовили по большей части для надводных кораблей. Для подводных лодок нас почти не готовили, это, конечно, большое упущение образовательного стандарта. Я пришел на лодку с приличными знаниями штурманского дела, артиллерии, но подготовка, касающаяся подводного плавания, была очень слабой. А когда мало что понимаешь, не так страшно. А потом, через некоторое время, я начал понимать, какие маневры внушают опасения. Во время войны с Японией на позициях не было столкновений с японскими кораблями, нас не бомбили, поэтому ничего очень страшного я не испытал.
- Переживали ли за вас ваша супруга, семья?
- Своя семья появилась у меня в 1950 году. И жена относилась к моей профессии очень хорошо, она понимала необходимость пребывания на службе. Никаких трений в этом отношении не возникало, она все понимала. Тем более что в первый же год после свадьбы я уехал в Ленинград на годовые классы командиров подводных лодок. А оттуда меня отправили в село Ракушка в заливе Владимира. Там глухая тайга, это примерно 400 километров к северу от Владивостока. Супруга, может, и волновалась, я не знаю. Виду она не показывала, и хорошо. Она была грамотным, сознательным человеком.
- Есть ли у моряков-подводников какие-то приметы или суеверия, которые неукоснительно соблюдаются?
- О суевериях стали говорить в последние годы, в наше время ни о чем таком я не слышал. Вот сейчас, например, в первый выход на подводной лодке новобранец должен выпить стакан морской воды. Не было у нас такого обычая и даже разговоров об этом. Никто никого не заставлял морскую воду пить. Может, это где-то и было, но я сам не суеверен и не слышал об этом. И религиозных людей среди нас в советское время не было. Зато беспартийных офицеров на подводных лодках я не припоминаю.
Кстати
В минувшее воскресенье,19 марта, военнослужащие, ветераны и гражданский персонал подводного флота России отмечали День моряка-подводника. История праздника восходит к 1906 году, когда по приказу императора Николая II подводные лодки были включены в классификацию военного флота Российской империи.
